Мы почти справились с озоновыми дырами. Почему с другими проблемами не разобраться так же?
В 1970-х годах добраться из Лондона в Нью-Йорк можно было намного быстрее, чем сейчас: за три с половиной часа. Правда, удовольствие было не из дешевых. Чтобы позавтракать в Европе, а пообедать на другом берегу Атлантического океана, нужно было купить билет на рейс "Конкорда". Даже спустя полвека этот самолет с его узким фюзеляжем и дельтовидными крыльями выглядит так, будто прибыл из будущего, а тогда — тем более. "Конкорд" нес предпринимателей, звезд и просто богачей с немыслимой скоростью около 2,2 тыс. км/ч, обгоняя звук. Для этого его поднимали вдвое выше обычного на высоту 20 км, где сопротивление воздуха ниже, — в стратосферу. Именно в разреженной стратосфере содержится большая часть озона.
Озон образуется, когда к двум атомам кислорода — кислороду, которым мы дышим, — присоединяется третий. Необходимый для этого атом высвобождается при расщеплении молекулы кислорода ультрафиолетовыми (УФ) лучами Солнца. Но УФ-радиация разрушает и озон — тогда снова получается молекулярный кислород. Превращения одного в другое происходят постоянно, а поглощенное излучение не достигает поверхности планеты.
Если бы в реакциях участвовали только эти кислород и озон, то, согласно первым расчетам, озона в атмосфере должно было быть больше, чем на самом деле. Тогда ученые подумали, что разрушению озона способствуют другие вещества. В 1970 году нидерландец Пауль Крутцен показал, что среди этих веществ — оксиды азота. Еще через год американец Гарольд Джонсон предположил, что сверхзвуковые самолеты могут истончить озоновый слой, выбрасывая оксиды азота прямо в стратосферу (такие самолеты больше не летают, но главным образом из-за нерентабельности и кошмарного шума; тем не менее критики новых разработок приводят и довод об озоновом слое).
В 1974 году вышла эпохальная статья Марио Молины и Шервуда Роуленда, где они рассуждали об опасности хлорфторуглеродов (фреонов) — газов, применявшихся в баллончиках с распылителем, холодильниках и кондиционерах, разных пенах, то есть в вещах, которыми, в отличие от сверхзвуковых самолетов, миллиарды людей пользовались каждый день. Фреоны считались химически инертными, нетоксичными и слишком тяжелыми, чтобы подняться далеко ввысь, но оказалось, что они проникают в стратосферу. Там солнечные лучи отщепляют от них хлор, а хлор разрушает озон. Из расчетов Молины и Роуленда следовало, что всего за несколько десятилетий дело примет угрожающий оборот.
Не все согласились с этими выводами, а последующие исследования дали противоречивые результаты. Тем не менее в США, где в 1970-х "зеленые" движения собирали на улицах по 20 млн человек, вскоре на всякий случай частично запретили использовать хлорфторуглероды. Однако во многих других странах решили не торопиться и подождать.
В 1977 году под эгидой Программы ООН по окружающей среде состоялась первая международная встреча, где обсуждали истончение озонового слоя. В тот раз участники договорились получше изучить проблему. Следующая встреча прошла в 1985 году в Австрии, где была принята Венская конвенция по защите озонового слоя. Впрочем, этот договор также не обязывал страны ограничивать производство и использование вредных веществ. Политикам все еще не хватало убедительных данных — и они их получили всего через пару месяцев.
В мае 1985 года ученые из Великобритании переполошили весь мир результатами наблюдений в Антарктиде. Запустив метеорологические зонды с измерительной аппаратурой, они обнаружили, что весной концентрация озона над материком стремительно падает, а летом воздушные массы направляются на север, понижая уровень газа и там. В обиходе это явление стали называть озоновой дырой.
Образ ползущей дыры захватил умы. "Истощение озонового слоя грозило раковыми заболеваниями здесь и сейчас, а не через 30 или 100 лет. Неминуемая угроза пугала", — говорит Екатерина Близнецкая, преподаватель кафедры международных комплексных проблем природопользования и экологии МГИМО. Также избыток УФ-лучей вызывает болезни глаз, вредит иммунной системе, губителен для растений, животных, других организмов и даже материалов, приводя к преждевременному износу. Кроме того, озоновый слой влияет на стратосферную циркуляцию, а от этого зависит климат и состояние воздуха.
В чем суть Монреальского протокола и что он дал
Уже в 1987 году, то есть всего через 14 лет после публикации статьи Молины и Роуленда, был принят Монреальский протокол по веществам, разрушающим озоновый слой. Его суть заключается в том, чтобы сначала заменить самые опасные химические соединения менее вредными, а со временем отказаться и от этих заменителей. "Протокол был основан на принципе общей, но дифференцированной ответственности, которая предполагала, что развивающиеся страны могут начать вывод из обращения определенных веществ с десятилетней отсрочкой. Плюс развитые страны создали Многосторонний фонд, из которого финансировались проекты в развивающихся странах", — уточняет Екатерина Близнецкая.
Это сработало. К 2011 году страны, ратифицировавшие Монреальский протокол, снизили использование вредных веществ примерно на 98%. Данные, полученные NASA за последнее время, показывают, что дыра над Антарктидой затягивается. В холодные годы она может снова увеличиться, но, по расчетам, примерно к 2040 году хлора в воздухе останется так мало, что низкие температуры в стратосфере не будут сказываться на озоновом слое так же заметно, как несколько десятилетий назад.
При чем тут холод? В обеих приполярных областях образуются стратосферные вихри. Когда температура воздуха в вихре опускается слишком низко, образуются стратосферные облака, в которых оседают и распадаются вредные вещества, а продукты химических реакций разрушают озон.
Долго казалось, что разрушение озонового слоя — это проблема только Южного полушария, ведь над Антарктикой воздух холоднее, чем над Арктикой, но в Арктике тоже фиксируют заметное истончение. Из-за отрицательных температурных аномалий весной, когда в эти области попадает все больше солнечного света, разрушение озонового слоя может усилиться.
Проблема еще и в том, что стратосферные вихри усиливаются из-за глобального потепления в нижних слоях атмосферы, а этот процесс пока не удалось остановить (интересно, что без Монреальского протокола климат менялся бы быстрее: разрушающие озон вещества — это мощные парниковые газы, и если бы их применяли дальше, то средняя глобальная температура, по некоторым оценкам, была бы выше еще на 0,6–1 градус). Однако борьба с глобальным потеплением не была задачей Монреальского протокола: климат упоминается там всего один раз, в преамбуле, где сказано, что регулируемые вещества потенциально могут на него воздействовать. Задача была именно спасти озоновый слой, а это вызов другого порядка, чем замедление роста температур (и решение большинства других проблем окружающей среды).
Образец, который трудно воспроизвести
"Протокол направлен на вывод из обращения веществ. Их список небольшой, они производились в основном в развитых странах, в них же было сосредоточено потребление. Найти замену хлорфторуглеродам, особо опасным галонам и т.д. с технической и экономической точек зрения было несложно. Чтобы решить проблему истощения озонового слоя, не надо перестраивать всю экономику. А чтобы не горели пожары, были чистая вода и чистый воздух — надо", — объясняет Екатерина Близнецкая.
Социологи Брайан Гаро и Кристина Люсье смотрят на проблему шире. В статье, опубликованной в журнале Environmental Sociology, они пишут, что Монреальский протокол разрабатывался на принципах предосторожности, жесткого регулирования, всеобщей кооперации и социальной справедливости. Хотя благополучие химической промышленности тоже бралось в расчет, без этих принципов новые правила игры могли бы быть мягче.
В середине 1980-х годов в мире происходил так называемый неолиберальный разворот. Послевоенные государства всеобщего благосостояния демонтировались, регулирование ослабевало, а на передний план выдвинулись принципы свободной торговли. Стремление к выгоде победило предосторожность, а благополучие людей было подчинено краткосрочным экономическим интересам.
Гаро и Люсье показывают это на клубнике. Монреальский протокол с самого начала позволял странам попросить дополнительную отсрочку, например, если вредные вещества требовались в ингаляторах для астматиков: от них зависят здоровье и жизни. В исключительных случаях можно было применять разрушающий озоновый слой бромистый метил, но так, чтобы расход не превышал 30% от уровня 1990 года. В 2006 году для США на время установили лимит в 32% от уровня 1991-го — и почти вся квота досталась пролоббировавшим эту просьбу фермерам Калифорнии и Флориды, которые выращивают клубнику — продукт люксовый и не слишком важный для большинства людей.
По мнению Гаро и Люсье, неолиберализм разъедает международные природоохранные договоры, и даже лучшие из них со временем работают все хуже. Впрочем, в рецензии на книгу Гаро о Монреальском протоколе специалист по природоохранной политике Дэвид Дауни указывает, что экономические интересы всегда мешали защите окружающей среды, и допускает, что возможность попросить об исключениях, заложенная в договор, — это цена за то, чтобы договор вообще был ратифицирован и в конце концов принес пользу.
С другой стороны, в результате торга договоры получаются чересчур расплывчатыми. Взять Парижское соглашение по климату. Подписавшие его страны поддержали намерение остановить рост средней глобальной температуры не выше двух градусов по сравнению с доиндустриальной эпохой. Однако страны сами решают, на сколько им сокращать выбросы парниковых газов. Если они не выполнят эти добровольные обязательства, то их не накажут. А главное — даже если им это удастся, то, скорее всего, средняя температура вырастет больше, чем на два градуса: обязательства не слишком обременительны для экономики в краткосрочной перспективе, но их недостаточно, чтобы осуществился самый благоприятный сценарий из возможных.
Чтобы решить или хотя бы сгладить проблемы окружающей среды, нужны новые экономические стимулы. Если не придумать их самим, то ответы подскажут стихийные бедствия. Но эти подсказки никому не понравятся.
Марат Кузаев, ТАСС.