Виктория Абрамченко: урок с санкциями Россия выучила
Как форс-мажор стал для России вынужденной нормой, сколько килограммов одежды в год выбрасывает россиянин, какой регион хуже всех готов к пожароопасному сезону, и сколько мусора сейчас утилизируется в стране, вице-премьер Виктория Абрамченко рассказала в интервью РИА Новости в преддверии ПМЭФ-2023. Беседовали Эльвира Муравицкая и Диляра Солнцева.
– Недавно Российский экологический оператор (РЭО) вышел с идеей запретить выбрасывать одежду в обычные контейнеры. Вы поддерживаете такую инициативу?
– Вообще запреты работают плохо, нужно стимулировать и создавать условия для раздельного накопления отходов. Где есть возможность, все, что подлежит переработке – собрать отдельно в сухом виде и дальше это утилизировать. Не через запреты нужно идти, а через обеспечение возможностей.
Что касается бывшей в употреблении одежды и вообще любого текстиля: если ей можно дать вторую жизнь – это нужно делать, в том числе, с привлечением специальных фондов и организаций, в которых люди – энтузиасты своего дела создают условия, чтобы одежду можно было передать нуждающимся людям или на переработку.
Есть ребята, которые занимаются производством новой одежды из бывшего в употреблении текстиля, и это тоже очень важное направление. А тот текстиль, который не подлежит передаче людям, не подлежит переработке в новую одежду, можно перерабатывать, например, на производстве ветоши или перчаток для строительной отрасли. Это все направления экономики замкнутого цикла, и мы системно работаем с этим направлением с Российским экологическим оператором.
– В России уже есть подобные производства по переработке текстиля?
– Есть, например, в Ивановской области – текстильной столице России. Но пока переработка текстиля находится на крайне низком уровне – всего несколько процентов. А вот выбрасывается в среднем на одного человека около 15 килограммов в год.
– Это бизнес все-таки должен делать, наверное, не правительство?
– Вообще утилизация – это про бизнес. Это нетарифицируемый вид услуги. В тарифе на обращение с ТКО есть такие виды деятельности как транспортировка, сортировка и размещение отходов. А утилизация должна обеспечиваться посредством инструментов расширенной ответственности производителей и импортеров.
– Но сначала ведь нужно научить людей сортировать такой мусор. Как это можно сделать?
– Через экологическое просвещение. В первую очередь, конечно, это работа с молодежью. Мой опыт за три года работы в правительстве в экологической повестке показал, что как раз молодое поколение стимулирует старшее к тому, чтобы по-другому смотреть на вопросы экономики замкнутого цикла – давать отходам вторую жизнь и вовлекать их в оборот.
– Стоит ли поощрять тех, кто будет сдавать одежду?
– Возможно, будет работать и поощрительный сбор. Но для этого нужно сначала создать инфраструктуру объекта утилизации. Если мы начнем собирать текстиль в отдельных бачках и при этом не будем дальше его утилизировать, куда мы из этих бачков текстиль повезем? На свалки?
– В каком объеме в этом году планируете собрать экосбор с производителей и импортеров упаковки?
– Пока его размер небольшой – всего 3,8 миллиарда рублей в этом году. По собираемости этого платежа ситуация еще хуже, чем была годом ранее. В прошлом году было около пяти миллиардов рублей. Почему? Потому что пока его плательщики – это все производители товаров и упаковки, огромное количество юрлиц. Согласно же новому законопроекту, который в апреле уже был внесен в Госдуму, ответственность за утилизацию упаковки переносится с производителя товара на производителя упаковки. Таким образом, и администрирование будет упрощаться.
Но в реформе РОП, расширенной ответственности производителей, нет фискальной составляющей. Важно обеспечить утилизацию, а не собрать средства в бюджет. В настоящее время его администратором является Росприроднадзор, и мы ничего в этом смысле менять не будем.
– На что тратится этот сбор?
– На создание новых мощностей по утилизации. Эти средства были заложены как прогнозные доходы для того, чтобы через меры господдержки создавать новые мощности. Чем меньше этот платеж, тем меньше государство может поддержать новых проектов. В итоге получается ситуация, когда и бизнес не создал, и государство не получило денег, необходимых для того, чтобы поддержать новые проекты.
– Новый закон поможет увеличить сбор?
– Администрирование будет легче, поэтому я обращаю внимание на то, что Росприроднадзор должен перестроить свою работу, сделать удобные цифровые сервисы, четко контролировать лиц, несущих обязанность по утилизации и утилизаторов, наладить информационное взаимодействие с ФНС и другими ведомствами, чтобы контролировать ситуацию на рынке.
– Когда его должны принять?
– Надеемся, что в весеннюю сессию. Мы докладывали недавно президенту об этом законопроекте, о его приоритетном характере, и он нас поддержал.
– Но заработает он уже со следующего года?
– Да, но норматив утилизации 100% от всего объема выпущенной упаковки заложен с 1 января 2027 года. С 2025-го он будет постепенно повышаться, чтобы к 2027 достигнуть 100%.
– А мода на ESG-инициативы прошла?
– Не могу сказать, что сейчас какая-то драматическая ситуация существует. Со стороны бизнеса инвестиции продолжаются. В частности, у нас по проекту "Чистый воздух" больше 220 миллиардов рублей инвестиций в эти производства за два года.
Сейчас обязанность снизить выбросы на 20% продлена для участников эксперимента до конца 2026 года. То есть государство пошло навстречу бизнесу, но люди жалуются на грязный воздух. Поэтому, конечно, мы гайки-то все равно постепенно закручиваем с точки зрения ответственности в законодательстве.
И бизнес это понимает. Это прозрачная абсолютно, взвешенная система регулирования. Предлагаем с 2027 года оборотные штрафы для компаний – участников эксперимента по чистому воздуху и оборотные штрафы за недостижение квот выбросов – от 0,1% до 5% от оборота компаний.
– Главные участники эксперимента – это добывающие компании?
– Главные участники – это и металлурги, и химики, и ТЭК.
– Эксперимент добровольный?
– Нет, конечно. Еще в 2018-19 году выбирали 12 городов с самой тяжелой ситуацией по количеству опасных выбросов в атмосферу – Норильск, Красноярск, Магнитогорск, Челябинск и другие.
– Есть уже те, кто достиг целевого показателя?
– Пока нет. Измеряется совокупный объем выбросов и выбросы по конкретному веществу. По каким-то веществам компании снизили, а в целом по городам на 20% пока нет.
– Как они сами объясняют, что мешает?
– Санкции, отсутствие технологического оборудования, на которое компании рассчитывали. Им приходится заниматься перепроектированием, искать новых поставщиков этого оборудования. Поэтому и согласились перенести срок на два года – с 2024 на 2026.
– Если говорить про регионы, полгода назад вы называли лидеров и антилидеров по работе с ТКО. Изменилась с тех пор ситуация?
– Да, такой рейтинг мы ведем. Он не формальный, но стимулирует региональные команды. Никому не хочется быть аутсайдером. Пока на вершине нашего зеленого олимпа по-прежнему московская агломерация – это Москва и Московская область. Внутри списка постоянно происходит движение, это не статичная история. Но регионы Дальнего Востока, пока, к сожалению, в конце рейтинга, успеха пока нет, как и Сибирь.
Поэтому мы сейчас с РЭО и коллегами из регионов выбираем крупные, флагманские объекты, которые в рамках концессии поддерживаем из федерального бюджета: 34 концессионных соглашения уже заключены.
На разных стадиях создания находятся эти объекты на территории Сибири и Дальнего Востока, но движение пошло. В ближайшее время будет самый крупный объект построен в Якутии, по одному объекту в Приморье и в Магаданской области. Хуже всего, если говорить о рейтинге внутри округа, ситуация в Еврейской автономной области. Там пока коллеги как-то не восприняли нашу критику, движение очень медленное.
– Вы говорите про власти?
– Я говорю про региональные команды, без движения снизу ничего не получится. Мы не можем строить объекты руками РЭО, у них нет разветвленной сети филиалов, РЭО – это инструменты поддержки. А чтобы запустить эти меры поддержки, региональные команды должны выбрать юридическое лицо, которое будет заниматься созданием инфраструктуры у них в регионе. И, соответственно, объявить о наличии такой частной концессионной инициативы, начать это движение навстречу федеральному центру. Дальше уже мы включаемся, говорим, да, этот флагманский объект в верном месте размещен. Смотрим, чтобы экономика у этого объекта была, чтобы потоки от движения отходов создавали нагрузку на это предприятие, обеспечивали выручку. Все проекты длинные с точки зрения окупаемости – больше 15 лет. При этом покрытие инвестрасходов не должно и не может упасть на плечи граждан – тариф выше установленного предела не будет и не может расти.
– Меняется ли ситуация по раздельному сбору и утилизации? Каков сейчас этот процент?
– В среднем по России мы достигаем показателей федерального проекта, но ситуация в субъектах разная: в Московском регионе реформа идет опережающими темпами, Дальний Восток и Сибирь отстают. В целом по стране показатели пока 12% по утилизации и 50% по сортировке.
– То есть сортировка уже практически налажена, дальше нужно работать над утилизацией?
– Да, наша главная задача – утилизация. Отходы отсортировали, но что дальше? Этот объем нужно утилизировать. Иначе он будет снова на полигоне.
– А целевой показатель какой?
– Целевой показатель 2030 года – 100% сортировка и сокращение захоронения в два раза.
– Какой объем инвестиций для этого потребуется?
– Разные данные существуют, вопрос стоимости строительства и подключения к сетям, меняются поставщики оборудования, влияет логистика, поэтому не буду давать оценок. Скажу, что у нас есть еще один очень эффективный инструмент – "зеленые" облигации. Мы первый такой проект запустили с Россельхозбанком, докапитализировали его на пять миллиардов рублей, за счет чего привлекаем в отрасль 100 миллиардов рублей инвестиций до 2024 года. РЭО уже профинансировали строительство объектов в Ленинградской, Тульской и Московской областях. На очереди – еще десять объектов.
– Начинается лето, насколько Россия готова пожароопасному сезону?
– Мы эту готовность проверяем в начале каждого года. МЧС и Рослесхоз проверяют готовность сил и средств, доводят финансирование до регионов, проводят штабные учения.
Но не все регионы оказываются готовы к пожароопасному сезону. Например, очень нехорошую статистику нам дала в начале этого года Еврейская автономная область, где скрывали данные по лесным пожарам и не тушили. Но это дело бессмысленное, потому что все видно в системе мониторинга Рослесхоза и МЧС. Материалы в результате были переданы в прокуратуру.
Отдельного внимания требует весенний период: 100% пожаров, которые случаются в это время, – по вине человека. Это отжиг сухой растительности либо на сельхозземлях, либо вокруг населенных пунктов – когда люди традиционно начинают убирать сухую траву и жечь костры в весенний период, на майские праздники. Хотя этого делать категорически нельзя. Особенно, когда получено предупреждение о неблагоприятных погодных условиях, в том числе сильном ветре.
Весной именно пал сухой травы и обрывы линий электропередач были причиной возникновения огня в населенных пунктах юга Урала и Сибири. В этих случаях установлено, что возникновение огня произошло в населенных пунктах.
Росгидромет выполняет поручение оперативно доводить прогнозные данные по аномальной погоде (жара, ветер) в конкретный муниципалитет, чтобы на месте принимались необходимые решения, в том числе, о веерном отключении электричества конкретного населенного пункта. Это нужно, чтобы предотвратить пожары от коротких замыканий и обрывов проводов.
– Какие регионы сейчас наиболее пожароопасные, помимо Еврейской автономной области?
– По сводкам на сегодняшнее утро, это – Ханты-Мансийский автономный округ, у них больше пяти тысяч гектаров горит, Алтайский край, около 4 тысяч, Свердловская область.
Важно разграничивать техногенные и природные пожары. Например, когда весной загорелась Сосьва в Свердловской области, пожар начался на предприятии по переработке древесины – там опилки просто сжигали, и ветер разнес горящие опилки по всему поселку. И таких примеров множество, людей даже не пугает уголовная ответственность. Иначе, как раздолбайством, это не назвать.
По России в целом на сегодняшний день ситуация стабильная. Если говорить о целевых показателях, то наша задача – не превысить 5,5 миллиона гектаров площади, пройденной огнем. Я надеюсь, что мы не превысим этот показатель. Для понимания цифр – в некоторые годы доходило до 10 миллионов гектаров сгоревших лесов.
– Продолжая экологическую тему, нельзя не спросить про ситуацию с Каховской ГЭС.
– Киевский режим устроил настоящий экоцид. Погибли все животные, все живые существа, которые обеспечивали функционирование экосистемы. Там же огромный национальный парк Нижнеднепровский, в него входило много разных уникальных природных комплексов. Все они утрачены. Как и сколько будет происходить восстановление – неизвестно. Оценить последствия можно будет после того, как уйдет вода, пока это невозможно.
Сейчас наша задача – обеспечить безопасную жизнь людей, обеспечить их всем необходимым, чистой привозной водой, потому что никакие источники водоснабжения там использовать сейчас категорически нельзя. Оценить ущерб по потерянному имуществу, утраченному жилью. Сделать все необходимые выплаты.
– Сельхозземли там есть?
– Конечно, это – ущерб прямой, поскольку в этом году урожая с этой территории уже не будет. И долгосрочный ущерб землям сельхозназначения, потому что пока неясно, насколько поврежден верхний плодородный слой почвы.
– Будете пересматривать прогноз по урожаю на этих территориях?
– Чтобы сделать прогноз по затопленной территории, нам необходимо понимать, какое количество сельхозугодий выбыло из производства. Этим сейчас занимаются.
– Давайте тогда поговорим про общий прогноз по урожаю. В этом году он ниже прошлогоднего – 123 миллиона тонн против 130 в прошлом году. С чем связан такой пересмотр? Повлияли ли как-то на него большие остатки прошлогоднего рекордного урожая?
– Прогноз в 123 миллиона тонн делался, исходя не из запасов, а из состояния озимых, площадей ярового сева, подкормки, гибели из-за возможных неблагоприятных погодных явлений.
– Как вы думаете, сколько соберем в итоге?
– Сложно сказать, пока ориентируемся на прогноз. Начнется уборка по первым регионам, по югу России, тогда и будет понятно.
– Что помогло в прошлом году?
– Несколько факторов: хорошее состояние озимых, все необходимые мероприятия были проведены во время ярового сева, внесено достаточное количество минеральных удобрений, хорошая погода, небольшой процент урожая погиб. Все эти факторы привели к рекорду.
– Прогноз по экспорту у нас, тем не менее, почти на уровне прошлого года.
– Это математика. Объем внутреннего потребления, возможностей логистической инфраструктуры, которая способна поддержать экспорт. В первую очередь, мы должны внутреннее потребление обеспечить, дальше уже остатки реализовать, опять-таки, с учетом сегодняшних возможностей.
– Помешает ли экспорту то, что ушли зерновые трейдеры, три иностранных гиганта – Cargill, Viterra, Louis Dreyfus?
– Не страшно, наши компании справятся, на долю этих трех компаний приходилось не так много. По данным ФАС – не более 15%.
– Экспортные пошлины не планируете отменять?
– Инструмент этот гибкий, и мы рассматриваем предложения по его корректировке постоянно. Бизнес попросил увеличить индикативную стоимость, мы ее увеличили на две тысячи рублей – до 17 тысяч рублей. Пошлины пока не отменяются, нет таких планов, но донастраивать этот инструмент мы готовы, и мы всегда в диалоге с бизнесом. Пересмотр индикативной цены – один из примеров.
– Какой объем российского экспорта зерна осуществляется сейчас в нацвалютах, и кто сейчас все-таки является основными нашими покупателями нашего зерна?
– Только в этом году больше 750 контрактов на зерно, масло и сахар заключены в нацвалютах, это 1,5 миллиона тонн продукции. Больше всего сделок с Ираном, Сирией, Египтом и странами СНГ.
Если говорить о зерне, то за первые четыре месяца этого года уже более 5% экспорта приходится на нацвалюты.
– Ведете переговоры с другими странами?
– Конечно, дружественные страны все у нас в переговорном процессе. Вообще наш агроэкспорт – это 160 стран по всему миру. И, конечно, мы заинтересованы в торговле за рубли. Но здесь важно еще, чтобы принимающая сторона была готова.
– Что, кстати, с указом про торговлю зерном за рубли? Весной еще его должны были принять.
– Дорабатывается по замечаниям государственно-правового управления администрации президента. На площадке правительства со снятыми разногласиями мы должны его увидеть примерно в середине июня.
– На молочном рынке тоже непростая ситуация – закупочные цены снижаются, а переработчики затоварены и увеличили количество промоакций, чтобы активизировать спрос на готовую молочную продукцию, назревает кризис. В чем вы видите его причины?
– Во многом это связано с изменением потребления. Меняются предпочтения, хотя по нормам здорового питания у детей, например, нужно увеличивать потребление молочных продуктов. И пока мы эту часть не решим, например, не будет вместе с горячим питанием для школьников 1-4 классов реализация молока через программу "школьное молоко", ситуация будет периодически возникать. При таком подходе мы получаем двойной эффект – и для производителей молока, и для здоровья детей. Такие меры, на мой взгляд, необходимы.
Что касается сегодняшней ситуации, крупные и средние предприятия, работающие по долгосрочным контрактам, чувствуют себя сегодня более уверенно. Сложнее малому бизнесу и личным подсобным хозяйствам, которые сдают молоко сборщикам. Для разных форм госпрограммой предусмотрены дифференцированные инструменты поддержки – от субсидий на каждый килограмм реализованного молока и льготных кредитов до грантов.
Плюс снижение цен на сырье по цепочке провоцирует снижение цен на заводах, и на полках магазинов. И в последние недели спрос благодаря этой тенденции уже начал понемногу оживать. Рассчитываем, что до конца года ситуация стабилизируется, и динамика прироста производства молока сохранится.
– А с точки зрения сельхозтехники как у нас сейчас обстоят дела? Все-таки иностранцы ушли.
– Да, иностранцы ушли, те, кто покупал иностранную технику, испытывают трудности с покупкой запчастей. Поэтому предлагаем меры по поставкам через параллельный импорт, этот список постоянно расширяется. Плюс было хорошее решение поддержать дилерские центры, которые занимаются запчастями.
Что касается мер поддержки по постановлению 1432 по оценкам Минсельхоза, на эти цели нам необходимо восемь миллиардов рублей в год. Если такой поддержки не будет, техника будет расти в цене и будет недоступна для аграриев. Плюс еще одно направление, где нужно работать по снижению издержек для аграриев – это транспортировка, до 2,5 миллиона рублей иногда доходит стоимость транспортировки техники до конкретного хозяйства. Недавно мы обеспеченность техникой и необходимые меры поддержки обсуждали на правительственной комиссии, все необходимые решения будут приняты.
– Оценки "Росспецмаша" выше, чем у Минсельхоза – они говорили, что на субсидирование скидок на сельхозмашины нужно больше - 15 миллиардов рублей, не восемь.
– Возможно. Просто тогда в министерстве промышленности должны определить объем на эту меру поддержки. Минсельхоз со своей стороны обеспечивает план - аграрии готовы приобретать, но не в ущерб себе. Когда эта техника на 80% выросла в цене, ее просто никто купить не сможет.
– Россия в апреле стала единственной страной в Европе, где была продовольственная дефляция. Ожидаете ли вы, что плодовоовощная продукция в этом году продолжит дешеветь, и продовольственная дефляция продолжится летом и в сентябре?
– Мы еженедельно мониторим ситуацию с ценами на продовольствие, научены опытом пандемии. Прогнозы у нас очень хорошие, надеюсь, продовольствие не добавит в инфляцию никаких неприятных пунктов.
– Если вернуться к молоку. Эксперты предлагают один из вариантов решения проблемы на рынке молока - это наращивание экспорта. Решит ли это проблему?
– Долгосрочно – вслед за зерновым, сахарным, мясным, масличным рынками для молочной отрасли наступила новая фаза. Мы с момента введения эмбарго на ввоз молочной продукции смогли заместить ушедших игроков и снизили импорт на треть за 10 лет. Теперь мы переходим от модели импортозамещения к экспортно ориентированной модели.
Молочку и мороженое мы поставляем в более чем в 60 стран, 90% – это СНГ, и тут, наверное, весь потенциал уже исчерпан. Но есть и страны Юго-Восточной Азии, Китай, Ближний Восток, сюда уже поставляем и большой задел есть для сухого молока. Для этого необходимо простимулировать производство сухого молока в стране и обеспечить 100% субсидирование логистических затрат.
По экспертным оценкам еще одно интересное направление, приоритетное для России, это поставки халяльных молочных продуктов в страны региона MENA. У российских компаний уже есть большой опыт работы с этой категорией.
– Недавно был визит делегации правительства РФ и бизнеса в Китай, обсуждали экспорт сельхозтоваров, в частности давнюю историю со свининой?
– Китайский таможенный комитет и Россельхознадзор в постоянном диалоге по открытию поставок свинины из РФ. В рамках майского визита Михаил Владимирович эту тему также поднимал. Переговорный процесс продолжаем.
Что касается других направлений: агроэкспорт в Китай вырос на 40%, направления известны - зерновые, мы туда поставляем яровую пшеницу, яровой ячмень. Ведем переговоры по поставкам озимых и открытию большего количества российских регионов.
Вообще по географии экспорта по дружественным странам рост очень хороший, и тут мы чувствуем себя уверенно. То есть фактически закрытие торговых отношений с недружественными странами агроэкспорт не остановило, мы нарастили поставки и в рублевом, и в физическом выражении.
– В прошлом году или уже в этом году?
– В 2022 году он превысил 41,5 миллиарда долларов США, и в 2023 году тенденция хорошая.
– В прошлом году он вырос больше чем на 10% – с 37,1 миллиарда долларов в 2021 году. В этом году возможен сопоставимый рост?
– Я думаю, да.
– Минсельхоз предлагает распространить действие льготных инвесткредитов на закупки агродронов. При этом эксперты подсчитали, что запрет на полеты беспилотников в 40 регионах обойдется аграрной отрасли до 10 миллиардов рублей. Не кажется ли вам такой набор мер противоречивым, и как он должен быть реализован?
– Коллеги из Минсельхоза хотят внести изменения в меры поддержки, чтобы через инструменты льготного кредитования стимулировать закупку беспилотников. Это правильно, за цифровизацией сельского хозяйства будущее, мы не сможем конкурировать с крупными игроками на мировом рынке, если не будем заниматься снижением издержек и увеличением производительности труда.
Почему вызывает опасения такая мера поддержки: потому что существуют определенные ограничения по использованию беспилотных летательных аппаратов на территории ряда регионов. Здесь дискуссия ведется с Минтрансом – высота полетов агродронов не больше 150 метров. И если с Минтрансом удастся договориться, их использование будет продолжено. Я думаю, что мы сможем найти компромиссное решение.
– Сейчас звучат инициативы по квотированию, запрету или жесткому регулированию импортной генетики. Как вы оцениваете состояние российской генетики? Будет ли для иностранных компаний возможность как прежде работать на российском рынке?
– Здесь мы работаем в следующем ключе: наличие своих российских семян позволит обеспечить продовольственную безопасность России. Причем отечественные сорта и гибриды должны быть конкурентоспособными. Доля иностранных семян может быть, может быть и локализация производства семян иностранной селекции. Но пороговые значения доктрины продбезопасности в 75% российских семян должны быть достигнуты. Мы встречались с Ассоциацией европейского бизнеса, коллеги переживали по поводу возможности закрытия российского рынка, мы объяснили правила игры. Что касается квотирования ввоза иностранных семян – эта идея в проработке, такие решения, скорее всего, скоро на площадке правительства мы увидим.
– Иностранный бизнес соглашается на такие правила локализации?
– Кто-то нет, кто-то – да, переговоры не привели к тому, что иностранцы отказались работать в России. Без семян мы не останемся. И что важно – импортозамещение не должно быть фиктивным, российские семена должны быть в земле, а не только в реестре.
– С семенами каких культур пока сохраняются сложности?
– Картофель, сахарная свекла, кукуруза, подсолнечник.
– Насколько мы зависимы от импорта в процентном соотношении?
– По разным культурам по-разному, пороговые значения доктрины продовольственной безопасности – 75%, мы утвердили дорожную карту, чтобы до 2030 года по основным позициям этого показателя достичь.
– Удалось ли российским производителям решить проблему с упаковкой? Преодолели мы кризис?
– По упаковке было несколько проблем. С одной стороны, была проблема лаков, красок, химикатов – все решили. По "Тетрапаку", теперь это АО "Упаковочные системы", производство налажено. Но более дешевая упаковка из дружественных стран стала делать неконкурентной упаковку, которую мы производим в России. Поэтому сейчас уже необходимы другие меры – меры таможенно-тарифного регулирования, в марте было принято решение по отдельным позициям от 5% до 7% установить таможенные пошлины на готовые импортные упаковочные решения. Иначе мы просто загубим собственное производство, которое только что наладили.
– А не может быть дело в слишком высокой стоимости отечественных решений? Не станет продукция дороже?
– Это постоянно обсуждается, держим этот вопрос на контроле. Донастраиваем так, чтобы экономически целесообразно было производить упаковку в России, и чтобы при этом она не делала товар дороже.
Урок с санкциями нужно выучить: нельзя зависеть по упаковке ни от кого – ни от недружественных, ни от дружественных стран. Нужно иметь свою упаковку, тогда мы будем спать спокойно, и производители продуктов питания будут уверены, что они смогут всегда рассчитывать на российские решения.