Полигон "Красный Бор": сможет ли "Росатом" справиться с "экологической бомбой"?
Предполагалось, что срок службы предприятия составит всего пять лет. И очень скоро стало ясно, что этот метод – сбрасывать все токсичные отходы в огромные карты-котлованы никуда не годится. Их заливали дожди, все время увеличивая объем токсичных вод. В карты свозили всевозможные токсиканты, но при этом надлежащий учет никогда не велся. И сколько миллионов тонн токсичных отходов сейчас на полигоне – не знает никто. Карты не раз горели, выбрасывая в атмосферу чудовищное количество токсикантов. Городские власти уверяли, что все это не приносит ну никакого вреда жителям близлежащих сел и поселков. В полигон, как в бездонный колодец, бесследно уходили миллиарды. Периодически начинались посадки. Приходили новые руководители. И давали новые обещания.
Новый оператор
В середине сентября грянул информационный гром, который девятым валом прокатился по многим СМИ. Секретарь Совета Безопасности Николай Патрушев заявил, что на полигоне сложилась критическая экологическая ситуация. В тот же день Смольный с неслыханной оперативностью отреагировал на заявление секретаря Совбеза. В Комитете по природопользованию, охране окружающей среды и обеспечению экологической безопасности Петербурга заверили, что территория полигона приведена в стабильное безаварийное состояние. И готовится к реализации проект по обезвреживанию жидких отходов, которые накоплены на полигоне. И никакой чрезвычайной ситуации нет, и работы по подготовке рекультивации идут своим чередом.
В конце сентября по СМИ пошли новости, что полигоном – он сейчас стал называться «Дирекция по обеспечению безопасности гидротехнических сооружений полигона »Красный Бор» – займутся Госкорпорация «Росатом» и финский концерн «Фортум». Специалисты «Фортума» в феврале уже взяли пробы из открытых карт полигона. Данные анализов финны не огласили, но за рекультивацию карт решили взяться.
Глава Минприроды России Дмитрий Кобылкин озвучил – рекультивировать «Красный Бор» собираются в рамках федерального проекта «Чистая страна», госпрограммы «Охрана окружающей среды» и нацпроекта «Экология». В федеральном бюджете, за который депутаты Госдумы уже проголосовали в первом чтении, на эти цели выделены серьёзные деньги. «В рамках нацпроекта «Экология» до 2024 года предусмотрено порядка 40 миллиардов рублей», – сообщил первый замминистра природных ресурсов и экологии Денис Храмов. По мнению председателя Комитета Совета Федерации по аграрно-продовольственной политике и природопользованию Алексея Майорова, ситуация не просто сдвинулась с мёртвой точки, а выходит на финишную прямую.
«Всё будет делать «Росатом»
– То, что оператором, который будет отвечать за отходы I и II класса опасности станет «Росатом» – для Вас новость? – спросил я Викторию Маркову, председателя Межмуниципальной инициативной группы по экологической безопасности Петербурга и Ленинградской области.
– Для нас это не новость, – ответила она. – Потому что недавно было выездное заседание Совета при Президенте Российской Федерации по развитию гражданского общества и правам человека, и на нем я задала вопрос от жителей поселка Красный Бор о проекте рекультивации полигона. Почему не делается проект, почему не проводится обследование полигона? И тогда Игорь Григорьев, председатель Комитета по природопользованию сказал – всё будет делать «Росатом». Я, конечно, тут же спросила – а как же обследование полигона? И получила ответ – а это все тоже будет делать «Росатом». Но нам непонятна такая техническая схема. Всем же известно действующее законодательство, когда деньги по государственным программам выделяются только тогда, когда есть заключение государственной экологической экспертизы. Деньги на самом деле есть всегда, это не новость, что вот появились эти сорок миллиардов. Минприроды не может освоить деньги, потому что регионы умудряются не сделать проекты, поэтому так и остается непонятным – кто же ответственен за обследование полигона? Игорь Григорьев озвучил на заседании СПЧ – ответственны федералы из «Росатома». Но вот уже сейчас по некоторым публикациям видно, что вопрос не решен, как был спор три года назад, так он и продолжается – кто же будет этим заниматься? Регион или федералы? Ну, нет юридических оснований, чтобы этим занимались федералы. Регион уже давно бы мог получить эти деньги, у нас же есть много профессионалов для такой работы, только их не ставят на эти должности. Это что – позиция региона? Либо это какое-то катастрофическое упрямство. Которое не позволяет сделать программу рекультивации и взять эти сорок миллиардов. Но вот еще вопрос – откуда эта сумма? Для того чтобы понять, сколько нужно вкладывать, сначала нужно сделать обследование, провести инвентаризацию отходов, провести оценку накопленного вреда. Потом решить, какие выбрать технологии, потом только станет понятно, сколько нужно будет денег. А сейчас просто непонятно – откуда такая сумма?
– А что на эти деньги собираются делать? Рекультивацию полигона, консервацию или ликвидацию? Разница большая.
– На сайте правительства Санкт-Петербурга опубликована концепция консервации, что является давним спором, потому что эту концепцию консервации не поддерживает ни население, ни Минприроды. Я говорила с Сергеем Донским, тогда он еще был министром, на последнем экологическом форуме в Петербурге. Он отрицательно относился к этой концепции. Потому что по ней деньги тратятся, а отходы остаются на месте. И правительство Ленобласти, и губернатор Дрозденко не поддерживают эту концепцию. На ней, как ни странно настаивает регион. У меня ощущение, что все понимают – отходы нужно обезвредить. Кроме того, кто за это отвечает.
«Как эта структура будет работать, покажет только практика»
– Окончательного решения, что «Росатом» будет оператором еще не принято, – рассказал мне Александр Никитин, член Общественного совета «Росатома», гендиректор Экологического правового центра «БЕЛЛОНА». – Хотя те, которые принимают решения в этой стране, уже дали свое согласие. Чтобы одна из структур «Росатома» стала оператором по обращению с отходами I и II класса опасности. Не радиоактивными. Вопрос сейчас вращается в чисто бюрократическом поле, а по нему можно долго ходить: подписи, согласования, деньги. Как только все эти согласования будут получены, появится федеральный оператор. Хорошо это или плохо? То, что уже пытаются выстроить хоть какую-то структуру обращения с отходами, и первого класса, и второго, с бытовыми, твердыми, для того, чтобы наладить процесс обращения, – это, конечно, хорошо. Как эта структура будет работать, насколько успешно, покажет только практика. Пока что мысль такая – этот федеральный оператор будет использовать ту инфраструктуру, которая в свое время была построена для того, чтобы уничтожить химическое оружие. Эти заводы есть, они в порядке, некоторые из них уже закончили полностью свою работу, и ждут решения – что же с ними будут делать дальше. Денег, затраченных на строительство этих заводов, было потрачено очень много. Вкладывали их не только мы, но и западные страны. Другая часть заводов еще дорабатывает, доочищает то, что осталось после работ по уничтожению химического оружия. Там ведь задача была не только уничтожить само химоружие, но и ту грязь, которая после него осталась. Вот эти-то структуры и будут использовать для приведения отходов I и II класса в безопасное состояние. Общественный совет «Росатома» еще не рассматривал этот вопрос, скорее всего, его будут обсуждать в начале следующего года. Справится или не справится этот новый федеральный оператор – не знаю, наверняка «Росатом» будет привлекать какие-то институты, которые уже занимались этими отходами. Как их будут привлекать, на каких условиях – тоже пока не понятно. Все зависит от того, что будет записано в основном документе по образованию нового оператора, полномочия, которые он получит. То, что происходит с токсичными отходами, напоминает то, что произошло с радиоактивными. Их копили-копили, семьдесят лет накапливали, потом остановились и сказали – слушайте, надо же что-то делать, дальше копить бесконечно невозможно. К сожалению, механизм такой – сначала создадим горы мусора, нагадим, а потом спохватимся.
«Более мощного предприятия по переработке отходов в нашей стране, чем «Росатом» я не вижу»
– Что может измениться с приходом единого оператора – «Росатома»? – спросил я Владимира Решетова, директора ООО «Техно Терра» – проектно-изыскательской организации. Ее специалисты долгое время занимаются обследованием «Красного Бора». Организация успела поработать как по заказу ХЕЛКОМ (The Helsinki Commission, HELCOM – Комиссия по защите морской среды Балтийского моря), так и по заданию Правительства Ленинградской области.
– Я с «Росатомом» работал много раз, – ответил он. – И на разных объектах. Был у них в центральном аппарате пару месяцев назад, обсуждал именно эту тему. Более мощного предприятия по переработке отходов в нашей стране, чем «Росатом», я не вижу. Какие предвижу здесь подводные камни? В «Росатоме», конечно, высококвалифицированный персонал. И в защиту и поддержку их надо сказать, что переработка радиоактивных отходов – это высокотехнологичная, высокодоходная отрасль мирового хозяйства. Но надо понимать, что радиоактивные отходы бывают разных видов, классов, разных категорий опасности. И технологии для переработки этих отходов прописаны достаточно широко. А вот токсичных отходов гораздо больше. Что ртутьсодержащие отходы и фенольные отходы объединяет лишь одно слово – «химические». Больше у них ничего общего нет. Ни в технологии хранения, ни в технологии переработки. Второе отличие – любой радиоактивный отход рано или поздно без участия человека станет стабильным. Перестанет быть радиоактивным. Да, на этот процесс могут уйти тысячелетия, а вот с химическими отходами так не произойдет. Ртуть и через тысячу лет, и через десять тысяч останется ртутью. Она не станет железом, не станет кремнием. И тут нужны иные подходы, чем – мы это захороним, и все это распадется со временем, станет стабильным. Поэтому опыта нет, но есть научный потенциал, технический потенциал и источник финансирования. Доходы «Росатома», как государственного оператора могут быть распределены на проблему токсичных отходов.
– А может быть, заводы по переработке химического оружия использовать?
– Я не специалист-технолог, не могу прокомментировать, подойдут ли именно эти технологии или нет. Заводы по переработке химоружия ориентированы на переработку больших объемов веществ понятных концентраций. Фосфорорганики, например. Хлорорганики. Понятно, например, что будет 100 тысяч тонн фосгена, взялись – переработали. В случае с полигоном «Красный Бор» не будет 100 тысяч тонн одного компонента. Здесь будет коктейль, который надо будет сначала разделить по компонентам. Но мощности есть, и использовать их разумно можно и нужно. Что в контраргументе? Это большое плечо транспортировки. Потому что риски существуют не только на стадии хранения и переработки. Но и на стадии транспортировки. Если нам надо за несколько сот, а то и за несколько тысяч километров перевозить токсичные грузы, риск аварий хоть и исчезающее мал, но существует. Перевозить надо на особых условиях, как перевозят отработанное ядерное топливо [ОЯТ]. А с ним не было ни одной аварии. Были аварии при перевозке руды в нескольких регионах, знаю не понаслышке, потому что составлял атлас радиоактивного загрязнения железных дорог. А вот чтобы ОЯТ попадало в аварию – слава богу, этого не было. Для его перевозки выделяются отдельные пути, отдельные окна, и в литерном режиме эти эшелоны проходят. Но все равно риск существует. И террористического воздействия, и транспортных аварий – вероятность не нулевая. Так что и этот этап надо готовить. Не переместится груз первого класса опасности из пункта А в пункт Б через нуль пространство.
– Какая обстановка сейчас на полигоне? Комитет по природопользованию заявляет, что территория полигона приведена в стабильное безаварийное состояние.
– На полигоне я был одиннадцатого октября, во время выездного заседания чиновников, парламентариев, журналистов. Нам в телеграфном темпе было рассказано, что полигон находится в стабильном состоянии, это то, что делает город. Сейчас город может стабилизировать ситуацию, но не может ее ликвидировать. Это связано с тем, что тут есть политическая составляющая, ведь полигон принимал отходы со всего Северо-Запада, и город теперь считает, что теперь эта мера ответственности федерального центра. Федеральный центр говорит – юридически полигон принадлежит городу, город и должен принимать решение. Поэтому городская администрация совместно с городским правительством – это было заявлено везде и всюду – приняли несколько лет назад решение не развивать полигон, не перепрофилировать его, не принимать никакие отходы. И город за свои деньги проводит все мероприятия, чтобы этот объект был в стабильном состоянии. Чтоб ситуация там не ухудшалась. Я тут сравнивал спутниковые фотографии полигона десятилетней давности, пятилетней – нынешние фотографии показывают, что это день и ночь. Если раньше по поверхности карт плавали бочки, ящики, полыхали пожары, были подтопления канав, то сейчас живое сечение канав прочищено, я сам это видел, и фотографии есть. Регулярно косят траву, чтобы не было пожаров. Объект охраняется Росгвардией, периметр огражден надежным забором, оснащен видеокамерами. Все ремонтные мероприятия, которые нужны для поддержания комплекса гидротехнических сооружений, выполняются. И это правильно, потому что основным фактором риска является прорыв дамб обваловки гидротехнических сооружений. Вся эта работа проводится – по космоснимкам видно, что прежде открытые карты укрыты, сокращен объем поступающей воды. Это результат работы городских структур – Водоканала и других – они участвуют в оперативных мероприятиях по предотвращению поступлений воды. Основным источником поступления загрязняющих веществ можно считать накопленные ранее концентрации токсичных веществ, которые дренируют через поверхностный слой. Ни о каких глубинных разломах в слоях кембрийской глины говорить не следует, могу в сто первый раз сказать, что этого фактора риска нет. А вот горизонтальный дренаж в северном направлении существует. Это подтверждают данные из наших контрольных скважин, но распространение небольшое – буквально десятки метров. Это, конечно, нехорошо, но там нет смертельных концентраций. И сейчас «Водоканал» проектирует стену в грунте. Мы выиграли конкурс и пробурили наблюдательную скважину южнее границ полигона. И теперь можем проводить контроль – какая вода поступает на полигон.
– У экологических активистов не раз звучало – понтоны от агрессивной среды могут разрушаться. У вас, как у профессионала, нет таких опасений?
– Разрушаться может все. Даже египетские пирамиды за последние сотни лет претерпели разрушения. Но понтоны стоят уже два года. Свою функцию выполняют, и у меня нет сведений о том, что они в катастрофическом состоянии. Они из пластика, это пластичное вещество, и оно достаточно стабильно. Когда мы исследовали содержимое карт, мы вылавливали именно пластик, и он не разрушился за долгие годы. Пластиковые понтоны более стабильны к химической агрессии. Да, какой-то понтон может утонуть, но он просто будет заменен и все. Вот чего не будет точно – это залповой аварии.
Что же лежит в котлованах – картах?
Юрий Вдовин, правозащитник:
– В конце 70-ых я работал в СКБ «Нефтехимавтоматика». Работали над анализаторами содержания нефтепродуктов в воде, и для этих работ нужен был четыреххлористый углерод. Когда этот углерод накапливался, а он тяжелее воды и очень ядовит, я брался отвозить его на грузовичке на полигон «Красный Бор». Везли мы его в стеклянных бутылях, они были в деревянной таре. Привозили на полигон, рабочие выгружали бутыли из машины. Карта была одна, обваловки никакой не было. От приемной площадки сделаны деревянные мостки, на взгляд они были ненадежные, скользкие. Рабочие открыли бутыли и слили четыреххлористый углерод прямо в карту. Карта большая, запах очень резкий, и мы пошутили – редкая птица долетит до середины этого озера. А четыреххлористый углерод тяжелее воды, уходит сразу на дно и создает хлорорганические соединения с чем угодно. Так что в самой карте он создал очень ядовитые соединения.
Хочу еще облегчить задачу обследования полигона для «Росатома». Не раз брал интервью у Ольги Ереминой, она много лет отработала на полигоне химиком-технологом. Вот что она рассказывала:
– Нам все время говорят – в картах полигона лежит около двух миллионов кубов токсичных отходов. Но это цифра официальная. А мне пришлось слышать и другую, неофициальную – в два раза больше. И еще учтите – на полигоне всегда были трубы для «левого» слива. Иначе полигон давно бы утонул, это безобразие продолжалось более 45 лет, и всех все устраивало. Очень важно понять, что находится в картах. Туда ведь привозили и трансформаторы с маслом, с полихлорированными бифенилами, которые содержат хлороорганику, их просто сталкивали в карты, потому что нужно было хоронить в металлических контейнерах, а это дорого. Очень много принимали пестицидов. Их привозили в мешках и тупо захоранивали. Сверху забрасывали глиной и все. Привозили на полигон и грунты, загрязненные гептилом. С проспекта Добролюбова, где были разрушены корпуса Государственного института прикладной химии (ГИПХ). Причем – завозили чуть ли не как строительные грунты, на этом кто-то хорошо нажился. Очень много реактивов было с ГИПХа. Все это было свалено в карты, захоронено. У меня такое ощущение, что ничего не изменится, пока гром не грянет. Пока не произойдет того, как в Фукусиме.