Жизнь после нефти
О том, что у России есть шанс избавиться от «сырьевого проклятия» несколько лет назад заявляли эксперты Вышей школы экономики(ВШЭ). По их расчетам, к 2030 году доля несырьевого экспорта может возрасти до 40%. Как подчеркивают представители ВШЭ, технические средства для реализации этой задачи есть.
Символ веры
На самом деле, не все эксперты единодушны во мнении, что Россия в классическом смысле этого понятия «сидит на нефтяной игле». Скорее, происходящее правильнее назвать «психологической зависимостью».
Для массового сознания «ископаемое топливо – нефть» – это «символы веры». Главная ценность, без которой, как кажется, не прожить. Даже Банк России, разрабатывая с учетом различных сценариев макроэкономического развития среднесрочную денежно-кредитную политику, во главу угла продолжает ставить цену на нефть как основной фактор развития российской экономики.
На самом деле с точки зрения благосостояния государства дело обстоит не совсем так. В общей структуре валового внутреннего продукта (ВВП) – внутри страны – услуги фактически ходят по кругу, много раз засчитываясь в счет ВВП. Самой доходной сферой с этой точки зрения являются доходы от сделок с недвижимостью. Изначальную стоимость доходной части бюджета прямо или косвенно составляют реальное производство и услуги, которые можно продать за рубеж. Речь идет о валютной выручке, которая, и правда, целиком зависит от экспорта.
Российская политэкономическая модель, основанная на экспорте нефти, работала без сбоев в период сырьевого бума. Именно она помогла пережить кризис 2008-2009 годов благодаря накопленным резервам. Но, по мнению экспертов, цены на нефть – не объективный показатель: предсказать их мало кому удается. Цены определяются уже не столько спросом и предложением на физические баррели и кубометры, а финансовыми инструментами. Эти цены находятся под влиянием курсов мировых валют и других составляющих.
Без сырья
Экспортные показатели нынешнего года специалисты Российского экспортного центра (РЭЦ) оценивают как прорывные. По словам главы РЭЦ Андрея Слепнева, в нынешнем году сильнее всего выросли продажи металлов, продовольствия и лесобумажных товаров.
В общем экспорте России лидирует топливо, а среди продовольственных товаров – пшеница. Последнее связано с рекордным сбором урожая этого злака в прошлом году.
Согласно данным экспортного сектора, по стабильному приросту несырьевого экспорта продукции российских предприятий лидируют Ирак, Вьетнам, Перу. В эти страны за последние три года было поставлено продукции на 9,8 миллиардов долларов: летательные аппараты, оружие, суда, радиолокационная аппаратура. По мнению специалистов, Россия представляет экспортный интерес при поставках «частей вычислительных машин», продав их на 1,1 миллиард долларов.
Ведущий аналитик Российской ассоциации электронных коммуникаций (РАЭК) Карен Казарян считает, что у российской высокотехнологичной продукции, при адекватной господдержке, хорошие шансы на международном рынке. «Во-первых, нужно не мешать экспортерам. А во-вторых, государство должно обращать внимание на то, какие меры предпринимают США, Китай и страны Евросоюза для поддержки собственных компаний и выравнивать условия конкуренции». В качестве положительного примера эксперт упомянул находящийся в Госдуме РФ законопроект о налогообложении электронных услуг, существенно облегчающий возврат НДС отечественным разработчикам программного обеспечения.
А вот отечественный автопром, при всей поддержке со стороны государства, остается не особо востребованным соседями: согласно данным РЭЦ, экспорт легковых автомобилей за прошлый год упал больше, чем на четверть.
Меняем нефть на бусы
Итак, выручку от нефти нельзя считать стабильной. В 2016 году, по данным Федеральной таможенной службы (ФТС), она составила 42% от уровня 2013 года. От природного газа – 45%. Это называют дном. В 2017 году выручка от нефти – 54% от 2013 года, от природного газа – 55%. По данным Банка России, доля нефти и газа в экспорте товаров вновь стала расти, дошла до 57%. Но даже если объем проданной нефти серьезно вырастет, это не позволит стране стать сильнее. «Потому что нет экономики более сейсмичной, подверженной внезапным ударам, чем та, что на 60-70% зависит от экспорта сырья, на 70-80% – от импорта средств производства и на 35-40% – от импорта ширпотреба», – считает Яков Миркин, заведующий отделом международных рынков. Он называет это моделью экономики «обмен сырья на бусы» (ресурсы в обмен на ширпотреб и технологии).
Если посмотреть с глобальной точки зрения на мировой фон потребления, особых перспектив у ресурсной модели нет: доля источников энергии, не связанных с углеводородами, в мировом первичном предложении топлива как была небольшой почти полвека назад, так и осталась сейчас.
К тому же, надо учитывать поставленную ЕС цели сократить зависимость от российского топлива. Доля России в импорте Евросоюзом нефти снизилась с 31,9% в досанкционном 2013 году до 27,7% в 2015 году (более поздних данных нет). По природному газу – с 32,4% в 2013 году до 29,4% в 2015 году. Также очень высоки технологические риски. Санкции США и ЕС (технологии, финансы) направлены на то, чтобы максимально ограничить способность к расширению российского нефтегазового сектора.
Кроме того, эксперты предрекают революцию в технологиях (энергоэффективность, хранилища энергии, новые источники энергии или иные способы добычи). Главный мировой тренд – вытеснение углеводородов, а скорость этих процессов сейчас определяется, в том числе, и международной климатической политикой.
Эксперты сходятся в одном: перед Россией стоит серьезный вызов: ей надо искать пути ухода от сырьевой экономики. «Мы способны без этого себя кормить. И раньше же кормили, когда нефть вообще не была нашим экспортным товаром. Надо меняться и пользоваться этой ситуацией», – говорит премьер-министр Дмитрий Медведев.
Рыба дороже нефти
Журналисты обратили внимание на интересный факт: в январе нынешнего года норвежский лосось стал стоить гораздо больше барреля североморской смеси нефти. Это не первый случай, когда обычные продукты с прилавков становятся дороже нефти.
«Вместо нефтепроводов надо строить водопроводы, – считает директор аналитического департамента компании «Окей Брокер» Владимир Рожанковский: воды в мире в год потребляется почти в 2 000 раз больше, чем нефти. Причем, если на энергорынке говорят о перепроизводстве, то на водном, наоборот, дефицит только растет.
Норвегия – крупнейший в Западной Европе экспортер нефти, соскочила с «сырьевой иглы», когда прекратила закачивать все нефтегазовые доходы в бюджет. Сегодня страна тратит деньги на диверсификацию национальной экономики, в том числе развитие рыбной отрасли. Экономисты не устают удивляться, как этой стране удалось уберечься от «голландской болезни».
Недетская болезнь
Норвегию регулярно ставят в пример другим государствам: страна с населением чуть более пяти миллионов человек достигла огромного экономического роста благодаря экспорту нефти, не только эффективно распорядившись собственными природными ресурсами, но и заработанными деньгами.
Явление, от которого удалось уберечься норвежцам, получило название «голландская болезнь» из-за зафиксированного в Нидерландах негативного экономического эффекта, который произошел вслед за открытием в 1959 году богатого газового месторождения. При «голландской болезни» в экономике происходит перекос в сторону добывающего сектора, отрасль перетягивает к себе рабочую силу, который в условиях роста курса валюты становится неконкурентоспособным.
В краткосрочной перспективе экспорт ресурсов эффективен и позволяет получить сверхдоходы, однако в долгосрочной возникший эффект приводит к деградации промышленности. Государство отстает в промышленном развитии от всего мира и полностью зависит от цен на экспортный товар.
Одна из стран, заразившихся «голландской болезнью» – это Венесуэла, где обвал нефтяных цен спровоцировал экономический кризис. Подобная проблема была в СССР: когда легкоизвлекаемые запасы нефти начали подходить к концу, советское правительство столкнулось с падением доходов государства, затем падением национальной валюты, а в конечном итоге – с самым настоящим крахом экономики.
Проклятия не существует
Группа исследователей из Норвежской школы бизнеса на примере этой скандинавской страны показала, что сырьевая зависимость вовсе не всегда является проклятьем и может стать позитивным явлением.
Норвегия на момент открытия запасов нефти в 1969 году не имела технологий, знаний и специалистов для самостоятельной разработки месторождений. Однако грамотная политика Норвегии позволила интегрировать и адаптировать граждан, работавших в других сферах, в нефтедобычу, создать сопутствующие производства и стать экспортером разработанных ею технологий.
Избежать негативного эффекта Норвегии позволило создание крупнейшего в мире фонда национального благосостояния – Государственного нефтяного фонда, который пополняется за счет сверхдоходов от экспорта ресурса. За 20 лет его существования объем активов фонда превысил триллион долларов. Фонд практически неприкосновенен – большая часть поступающих в него средств инвестируется в международные активы, что превратило фонд в одного из крупнейших акционеров с долями более чем в девяти тысячах компаний по всему миру. Лишь малая часть (около трех процентов) средств фонда идет на государственные расходы – тратить разрешается только доходы от вложений. Все остальное планируется оставить будущим поколениям – об этом говорит и название структуры (она была переименована в 2006 году) – Государственный пенсионный фонд Норвегии.
Чтобы избежать головокружения от успехов и эффекта расходов, власти Норвегии держат в ежовых налоговых рукавицах нефтяную отрасль – предельная ставка в нефтяном секторе может достигать 78%. Российский нефтяной сектор, особенно разработчики трудноизвлекаемых месторождений, получают существенные льготы. В итоге получается, что российские компании не заинтересованы в развитии отрасли для снижения собственных издержек, они недостаточно вкладывают в развитие технологий.
Кстати, уйти от «голландского» вируса удалось не только Норвегии, но и развивающейся Мексике, для которой 30 лет назад цены на нефть были вопросом жизни. Сегодня углеводороды составляют лишь десятую часть того, что могут предложить мексиканские производители. Основную долю экспорта составляют высокоточное оборудование и техника.
Мы пойдем своим путем
Универсального лекарства от «сырьевого проклятья» нет, основными способами избежать этого явления считается сдерживание чрезмерного роста курса валюты и повышение конкурентоспособности промышленных секторов, пострадавших от сырьевого бума.
По мнению экспертов, для полной диверсификации российской экономики стране необходимо коренным образом перестроить экономическую модель: увеличить поставки за границу продуктов питания, продукции машиностроения, химической промышленности, упростить валютное и таможенное регулирование, снизить административные барьеры для экспортеров. России необходимо вслед за Западом развивать альтернативную энергетику, вкладываться в разработку дешевых ветряков и солнечных панелей – обратить внимание на развитие низкоуглеродной экономики, уверены специалисты.
Пример Норвегии привлекателен для российских властей: министр финансов Антон Силуанов называл опыт северного соседа «крайне привлекательным». В сфере налогообложения нефтяной отрасли, как ожидается, грядут большие перемены: вместо НДПИ с 2019 года заработает налог на добавленный доход (НДД), который будет взиматься непосредственно с доходов от продажи нефти за вычетом экспортной пошлины.
Сейчас в мире происходит революция в производстве материалов: потребители уделяют все больше внимания экологичности приобретаемой ими продукции. Продвижение получают технологии и бизнес, связанные с «зеленой» энергетикой. Более того, Россия может не только экспортировать чистую и возобновляемую энергию, но и конвертировать ее в энергоемкие продукты с низким «углеродным следом», считают эксперты.
Почем выбросы?
По статистике ФТС, товары топливно-энергетического комплекса (ТЭК) занимают в структуре экспорта РФ около 58%. Российский ТЭК – один из самых углеродоемких в мире. По данным Всемирного банка, удельные выбросы СО2 на 1 доллар ВВП в России составляют 0,5 кг/доллар, что в 1,7 раза выше, чем в среднем по миру, и в 2,5 раза выше, чем в ЕС. Исследователи убеждены: если ситуация не изменится, экспорт углеводородов будет падать, а с ним и российский ВВП.
Сильнее всего глобальный климатический режим затронет угольный и отчасти газовый экспорт. Новое климатическое соглашение не ставит обязательных целей для стран – они сами объявляют планы снижения выбросов. «Несмотря на то, что национальные цели недостаточно амбициозны, они обозначают мировой тренд на низкоуглеродное развитие. Для РФ как страны, зависящей от добычи и экспорта углеводородов, он означает потенциальное сокращение спроса»,— говорят авторы исследования «Последствия Парижского соглашения: Россия в новом энергетическом ландшафте». Отказ же от ратификации РФ Парижского соглашения, которое запланировано на 2019-2020 годы, может привести и к ужесточению торговых ограничений, например, в виде «пограничного» углеродного налога.
Очевидно, что такая перестройка потребует значительных средств. Низкоуглеродное развитие требует финансовой поддержки из государственных и частных источников и четких рыночных механизмов. Для этого нужно установить для бизнеса четкие и единые правила игры. Один из эффективных и прозрачных механизмов, который может быть реализован, – «цена на углерод».
Как показывает опыт нескольких десятков стран и регионов, углеродный налог или рынок могут быть эффективным способом снижения выбросов парниковых газов и мобилизации дополнительных финансовых средств. Правда, размеры платежей за тонну СО2 в мире очень сильно варьируются. Поэтому, чтобы таких перекосов не было, логично было бы стремиться к универсальному решению на глобальном уровне – оно бы обеспечило справедливую конкурентную среду для различных производителей и позволило бы избежать «утечек углерода» в страны, где нет углеродного регулирования.
Плата за углерод может стать механизмом мотивации инвестиций в климатические инновации и возобновляемую энергетику. Доходы, получаемые углеродоемкими отраслями, должны перераспределяться в пользу низкоуглеродных отраслей и видов деятельности. Налогообложение в тех секторах, которые характеризуются значительным уровнем выбросов парниковых газов (углеродным следом), должно быть достаточно жестким, а там, где производится высокотехнологичная продукция, позволяющая глобально сократить выбросы парниковых газов, – максимально мягким и комфортным, чтобы обеспечить перераспределение финансовых и прочих ресурсов, – считают эксперты.
Ряд стран уже закрепили свои низкоуглеродные планы и цели законодательно. Так, Норвегия обязалась выйти на климатическую нейтральность к 2030 году, Швеция – к 2045-му, Новая Зеландия – к 2050 году. Великобритания должна сократить выбросы к 2050 году на 80%, Голландия – на 80–95% от уровня 1990 года.
Декарбонизируют принудительно
У России долгосрочной стратегии низкоуглеродного развития пока нет. Согласно утвержденному правительством России плану подготовки к ратификации Парижского соглашения, проект такой стратегии должен быть разработан Минэкономразвития России к декабрю 2019 года.
Пора заняться декарбонизацией. В противном случае высока опасность, что российскую экономику декарбонизируют принудительно извне. Импортеры перестанут покупать наше углеводородное топливо за ненадобностью ввиду повсеместного перехода на ВИЭ. Или начнут взимать пошлины на углеродоемкие товары при пересечении своей таможенной границы, о чем уже вовсю говорят на самом высоком уровне.
По словам лауреата премии «Глобальная энергия» Валентина Пармона, стратегические задачи человечества — это рациональное использование текущей сырьевой базы и постепенный переход на возобновляемые источники энергии. «Конечно, углеводороды на текущий момент доминируют, но у нас есть неистощимый источник энергии, и это Солнце. Солнечная энергия поступает на Землю в количествах, многократно превышающих даже перспективные запросы человечества. Мы должны развивать технологии по переводу ее в химическое топливо, а также использовать биомассу растений. Я хотел бы обратить внимание, что добыча древесины в России сравнима с нефтедобычей, половину мы не используем и выбрасываем».
Советник председателя правления УК «Роснано» по науке Сергей Калюжный в беседе с корреспондентом «Независимой газеты» назвал несколько направлений перехода России к модели устойчивого развития, по которым «Роснано» работает сегодня.
«Прежде всего, это развитие возобновляемой энергетики, – подчеркивает Сергей Калюжный. – При деятельном участии компании был принят ряд мер государственной поддержки сектора. Параллельно «Роснано» инвестировало в компанию «Хевел», которая производит оборудование для солнечных электростанций и строит сами электростанции. Сейчас процесс уже поставлен на поток…».
Кроме того, целый ряд компаний работает над производством энергоэффективных материалов и внедрением энергосберегающих технологий (от светодиодного освещения до пеностекла, базальтопластиковой арматуры, «умного» теплосберегающего стекла с нанопокрытием).
Исполнительный директор фонда «Русский углерод» Алексей Шадрин считает блокчейн-экосистемы перспективным заделом для будущего. Эта цифровая инфраструктура позволяет оптимизировать и повысить эффективность финансирования экологических проектов. Эксперт надеется, что возможности блокчейн-экосистемы будут использованы руководством России и регионов для стимулирования развития высокотехнологичных производств и повышения благосостояния граждан.
Эксперты предлагают российскому бизнесу шесть простых шагов, как сделать свой бизнес экологичным, получить конкурентные преимущества, повысить стоимость акций и расширить рынки сбыта продукции. Для этого нужно оценить углеродный след; разработать низкоуглеродную стратегию; опубликовать свой углеродный след и стратегию его уменьшения; погасить его частично за счет внутренних мероприятий и/или сократив выбросы парниковых газов за счет поглощения лесным проектом; провести PR акцию и, шестой шаг – выйти на рынок с обновленной, более экологичной продукцией, с новым брендом.
Показательный факт
Норвегия имеет свою нефть, но для внутренних нужд на 80 % использует возобновляемую электроэнергию, и быстрее всех в мире пересела на электромобили. Есть ли будущее у нефтегазовой России? Или «символ веры» падет от «солнечного удара» международного низкоуглеродного регулирования?
Ольга Подосенова